Укрывшись старым и выцветшим пиджаком, который иногда носил мой дед, и который я уже осмеливался одевать (ибо в этом году сильно вырос), я вышел из дому, повторяя про себя поручение своей матушки и ощупывая лежащее в кармане письмо, которое надо было передать. Я чувствовал важность, но не мог понять, почему. Дело, о котором шла речь в письме, было столь неожиданно, что подтверждало слова, которые я время от времени повторял: «я уже совсем мужчина». Я произносил их медленно, с серьёзным и решительным жестом, странным для моего лица, которое обычно, как я считал, выражало нежность.

Я топал по слякоти (лило этим вечером, как из ведра), огибая лужи, слабо отражавшие свет, лившийся из единственного в квартале фонаря.

Не знаю, что было причиной моих неуклюжих и осторожных шагов: эта трудность, или же тайное неопределённое желание сохранить уникальное чувство того, что «я уже совсем мужчина», но сознание этого было мимолётно, как горсть монет.

Подойдя к одинокой иве на углу, медленно трепещущей на холоде, я оглянулся назад, и понял, что нахожусь на границе двух различных миров. Ночь для души – это маяк, освещающий жестокие различия, скрытые в шуме и легкомыслии солнца.

Все дома на моей улице источали затухающий свет, поскольку судьбой бедного района было использование остатков городского электричества, а возможно – поскольку стёкла окон были затянуты струпьями грязи в тех случаях, когда их место не занимали обрывки картона и нейлона. И напротив, впереди, буквально в десяти шагах от ивы, начиналась зона прозрачной освещённости двумя рядами металлических фонарных столбов, края которых склонялись, раболепно источая неоновые лучи на чёрную мостовую, мокрую и блестящую.

Я впервые шёл по улицам один в такое время. Влажный воздух этот был напоён незнакомым спокойствием. По некоторым из улиц, пересекающих мой маршрут, я иногда бегал, когда мне надоедало ходить в школу по одному и тому же маршруту, и я делал необъяснимые крюки.

Прибыв к месту назначения, после многократной проверки направления, я позвонил в звонок с небольшой боязнью: это был унизительный страх, которым боятся побеспокоить незнакомца. Прождав достаточно для появления уверенности, что нужно позвонить вновь, я отошёл. Надавил на кнопку. Серовато-жёлтый дом (в другое время суток он наверняка был цвета зелёной мальвы) возвышался на расстоянии от решётки, предъявляя три своих этажа, которые казались необитаемыми. Я был уже готов уйти, но в одном из окон на третьем этаже зажёгся бледный свет, очерчивая фигуру девушки, которая, возможно, намеревалась посмотреть на меня. Чуть позже, рядом с ней, показался другой силуэт, который смотрел чуть дольше сквозь полупрозрачную занавеску, пересекавшую оконный проём по диагонали. Логично было бы предположить, что они пытались узнать меня. Я же не двигался, ожидая меж тем, чтобы они приняли какое-нибудь решение, обозревая здание и не имея возможности различить его цвет. Через мгновение второй контур, который, как казалось, принадлежал взрослой женщине, отодвинул занавеску, и вновь занял своё исходное положение. Девушка же, черты лица которой я едва мог различить, продолжала смотреть на меня. Немного погодя дверь дома открылась, и ко мне направилась старушка, медленно пересекая пустую землю, которая нас разделяла, создавая впечатление места, на котором когда-то был сад. Она остановилась в паре метров от меня, и спросила, чего я желаю. Заикаясь, я ответил ей, что у меня письмо к хозяйке дома, и что моя матушка поручила мне вручить его ей. Она же сухо спросила меня, кто такая моя мать, а когда я ответил, кивнула и подошла к решётке. Вручив ей конверт сквозь ограду, я, всё ещё пугаясь и смущаясь, посмотрел наверх: девушка продолжала меня оглядывать. Тут же я ощутил несуразность своего облика: дедушкин пиджак сползал с моих плеч, наверняка создавая жалкое зрелище. Старушка, которая имела странную внешность (пожалуй, сейчас я определил бы её, как декадентско-аристократическую), мягко повернулась и, не произнеся слов, которых я в душе ожидал, вошла в дом. Я глубоко вздохнул и почувствовал стыд от этой позы, столь похожей на презрительность, и которая заставила меня почувствовать себя виноватым, как если бы я был в ответе за то, что эта старушка меня не знала.

Я продолжал смотреть на девушку в окне, как будто желая убедиться, что она мне не почудилась. Внезапно зажёгся свет, и я увидел её; она же вновь посмотрела на меня, как и в первый раз.

Благодаря свету я смог схватить её образ с большей ясностью; на самом деле, она была красивее всего, что я видел на этой земле. Но, не смотря на волнение души, я отдавал себе отчёт в том, что она была у окна и до того, как зажёгся свет, и начала смотреть на меня гораздо раньше, чем я думал. Тогда меня это не заинтересовало, хотя и запомнилось.

Ночь мало-помалу меняла её черты, делая их расплывчатыми; силуэт же её во встречном свете, напротив, становился отчётливее. В эту ночь я решил, что моя жизнь без неё не имеет смысла, и уверился в том, что и она почувствовала что-то ко мне: иначе из-за чего бы она оставалась там, прикованная к окну?

Не знаю, сколько мы так стояли, неотрывно смотря друг на друга, и лишь осознание того, что моя матушка поднимет меня на смех, малость затемняло моё счастье. Я махнул ей рукой, и быстро пошёл прочь, довольный и напуганный.

И произошло примерно то, чего я и ожидал: моя матушка ждала меня плачущая и взволнованная. Как ей всё это объяснить? Я никогда не боялся признаваться в своих чувствах. Знаю, что моё молчание причиняло ей боль, поскольку внушало ей сомнения, нанося душевную рану. Но всё это компенсировалось воспоминанием о ней, о ней, имени которой я не знал, хотя так, любя издалека, мы можем звать друг друга так, как нам подсказывает наша жажда. Поэтому я несколько раз убегал, зная, что столкнусь с гневом и болью своей матушки, которая, хотя никогда и не взрывалась, придавала своему лицу такое выражение неопределённого разочарования, которого я хотел избежать, или, по крайней мере, смягчить, стремясь уменьшить количество бесценных минут маленькой вечности любования ею, прямо перед её окном, которое загоралось почти в точности в момент моего прихода.

Однако настал момент, когда я почувствовал скрытый импульс. Любование ею вскармливало мою надежду дотронуться до неё и когда-нибудь поцеловать. Поскольку я был уверен, что она меня любит; сомнений в этом уже не могло быть. Поэтому я пытался найти возможность войти в домик, хотя и понимал, что возможности эти были весьма отдалёнными. Я знал, что она чахла у окна каждый вечер, ожидая от меня какой-нибудь инициативы. Я не мог её разочаровать.

И настал вечер, когда свет не зажёгся, и начиная с этого времени моя душа начала падать, хотя я и знал, что она продолжает быть там, пригвождённая к окну, ожидая, что я что-нибудь сделаю. Поэтому я решился победить страх того, что моя матушка поймёт всё происходящее, и осторожно, со многими околичностями, спросить её об этой старушке, которой я отнёс письмо той дождливой ночью. И она, как будто бы отдавая себе полный отчёт в значительности своих слов, рассказала мне, что встретила её тяжело больной, в госпитале. Это объяснение меня расстроило, но в это же время мне засветило несколько огней. И в ту же ночь, под новым дождём, неуязвимый в своём унынии, я подал ей знаки, показывая, что знаю о происходящем, что знаю о её боли, её грусти и её одиночестве, и что скоро (хоть я и не знал, как) я окажусь рядом с ней, чтобы защищать её, чтобы любить её и чтобы никогда больше её не покинуть. Она же осталась во тьме, скрывающей её, как сон, и мне не ответила. Этой ночью я провёл много времени на туманном тротуаре, сопровождаемый своим непостижимым одиночеством; потом же вернулся к себе домой.

Матушка моя, без тени упрёка, ожидала меня в критический момент этой ночи на ногах. На её лице можно было прочесть страдание, производимое моим видом. Она приготовила мне чашку кофе и, пока я пил, задумчивый и удручённый, поведала мне, что ей сообщили, что старушка, о которой я её спрашивал, этим вечером умерла. Я не знал, какого характера были отношения, связывавшие её с моей матушкой, но знал, что она говорила правду. Кроме того (это я понял гораздо позже), она знала, что моё преображение было каким-то образом связано с ночью, в которую она поручила мне передать письмо, и поэтому знала, что информация о смерти этой старушки надавит на меня своей важностью, решительно изменив меня или остановив меня в этой точке страстного стремления к отбытию. По этой-то причине она и верила, что стоит пойти на риск.

В эту ночь я не спал, думая о том, как сделать, чтобы она не страдала, поскольку наверняка она в эти часы сильно страдала, извещённая о смерти - своей матери? своей бабушки? Уйти из дома в этот момент означало бы подтвердить матушкины подозрения, хотя я и решил со следующего дня оставить школу и пойти навстречу себе, позволив, чтобы всё решили судьба и обстоятельства, если было что-то, нуждающееся в решении. Матушка моя была в лихорадке и беспокойстве, но не собиралась говорить мне ничего, как будто будучи удивлённой тем, что во мне разразилась буря, и ожидая, что под конец всё успокоится. Наутро я поднялся, пытаясь скрыть свою грусть, готовя свои тетради и ожидая завтрака. В тот же час, как и обычно, я вышел, стараясь создать впечатление, что "всё в порядке". До ивы добрался, уже дрожа, а дальше побежал; я остановился перед этим домом, который утром выглядел ещё старее; у ограды стоял старый грузовик. Трое мужчин в грязных рабочих костюмах вытаскивали из дома различные предметы и кидали их в кузов. Её же не было видно нигде. Я предположил, что она уехала в другой дом, где отпевали старушку, и когда уже был намерен удалиться, с пустотой в душе, увидел, как один из мужчин вышел из дома, с трудом таща манекен с длинными русыми волосами и кожей белее, чем я когда-либо видел за всю свою жизнь.

Ренэ Баскопэ (1954-1984). Писатель, поэт и журналист. Основатель и соуправляющий журнала «Отблеск». Основатель еженедельника «Здесь» и директор этого издания с момента смерти Луис Эспиналь. Лауреат нескольких национальных и международных премий. В 1983 году издал сборник рассказов «Турецкая ночь», а в 1985-м опубликовал свой рассказ «Бесплодная могила», получивший премию Эрика Гуттентага. Несколько изданий выдержал его очерк «Белая жила» (1982).

esp->rus: shogi.ru, Д.К., май 2007 г.