Он проснулся в то же время, что и всегда, чтобы встать, привести себя в порядок, опрятно одеться и идти на работу, ожидая восхода солнца. Но в этот день солнце не вышло.

Удивлённый запаздыванием света, который обычно наполнял спальню и стеллаж с книгами, ориентируясь в темноте на ощупь, чтобы ни с чем не столкнуться, он поднялся с кровати и добрался до окна.

Отодвинув занавеску, он обнаружил, что город то ли не существует, то ли погрузился в глубокую тьму.

- Что случилось с Беатрис? - спросил он так громко, как будто говорил с кем-то, кого нет. - Почему она мне не пишет? Неужто она не видит, что её молчание создаёт угрозу самому существованию солнца?

Он захотел открыть окно, что из-за ночного холода было весьма непросто. Расстроенный этой неприятностью, он сделал большое усилие своей рукой и толкнул наружу. С удивлением и ужасом он увидел, как его рука оторвалась около створки окна, повисла снаружи спальной, сжимая ручку, и осталась покрыта тьмой. Через мгновение он собрался вернуть её другой рукой, но сделав вместо этого безнадёжный, печальный и неуклюжий жест, ударил себя по уху. Не почувствовал никакой боли, а лишь услышал сухой звук от чего-то маленького, что расположилось подле его ног, и начавшийся глухой горизонтальный гул. "Моё ухо", сказал он, не желая терять глаза. Ему надо было увидеть Беатрис. Деликатно, пальцами оставшейся руки, он втолкнул глаза в глазницы и разгладил веки. Нагибаясь, чтобы ощупать пол в поисках своего уха, он подумал, что придётся делать это с лицом, направленным в потолок. Нельзя было допустить такой непредвиденной невзгоды, как потеря лица. Это было бы фатально. Если бы с тех мгновений, в которые всё было кончено, Беатрис ему не написала, что сталось бы, потеряй он лицо? Об этом он не хотел даже и думать. Он опустился, сомкнув колени и коснувшись пяток ягодицами. Ощупал землю в поисках своего уха. Как теперь он сможет услышать её, - подумал он, - и теперь надо будет всегда передвигаться правой стороной? О, кабы знать, что, возможно, она мне не напишет! Я не должен ссылаться на себя. Я должен быть осторожен в каждом слове. Я не должен говорить ей, что её отсутствие - это ад, а её молчание ещё хуже.

Не найдя своего уха, и не успев устать от неудобного положения своей шеи, он решил для удобства начать одеваться. В конце концов, было уже невозможно вернуть оторвавшееся ухо на его законное место. Он нуждался в тонкой хирургии, и лишь он был продавцом книг. Оставим это на потом, - сказал он, - когда я почувствую боль. Возможно, я её уже чувствую, только она не ощутима сквозь ту, большую, которая есть в моей душе от отсутствия письма от Беатрис. Доколе же это будет продолжаться?

Он вытянул колени, поднимая вес своего тела. Оставшейся у него рукой ощупал тьму в поисках дороги к кровати. Ему надо было идти, чтобы предлагать энциклопедии и сборники правительственных текстов. Было сложно продавать книги в городе, в котором не читают ничего кроме газет.

Медленно и осторожно он снял пижаму. Он не хотел остаться без тела. Надо было соблюдать величайшую осторожность во всех своих движениях. Если бы какая-нибудь его часть осталась в пижаме, это стало бы обстоятельством, могущим помешать пойти на почту и узнать, написала ли ему Беатрис. Она узнала бы, и подумала бы, что он её забыл. Этого было нельзя допустить. Ему на ум пришла спасительная идея, придавшая ему энергии: лучше пусть первым, что он сделает до того, как продаст какую-нибудь книгу, будет поход на почту, чтобы забрать её письмо. Будучи в восторге от этой идеи, он пошёл в ванную, чтобы привести себя в порядок. Вымыл лицо, и намочив волосы почувствовал, что они невыносимо болят. "Штука в том, что я слишком нервничаю", - сказал он. - "Но стоит мне лишь предположить, что она мне написала, и я успокоюсь. Разве Мадрид находится не на той же планете, что и Ла-Пас?"

Поглядев в зеркало с радостью, поскольку смог различить оба свои глаза, нос и рот, он причесался, ожидая боли в волосах. Ничего не происходит, всё это результат моего отчаяния, я не должен вести себя так. Он надумал посвистеть, чтобы оживиться, но внезапно одинокий и хрустальный звон в раковине показал, что у него выпал зуб. "Что за напасть", - подумал он, - "и что я буду делать теперь, как буду улыбаться, когда приду"?

Он закрыл рот из предосторожности. Рот должен быть цел для поцелуя. Глубоко дыша, он успокоил свой дух. "Я уже в порядке", - сказал он себе, почувствовав, как сущность его наполнилась умиротворением. - "Всё отрастёт заново, когда она мне напишет."

Медленно, на ощупь двигаясь в темноте, он добрался до спальни, сел на кровать, и с помощью своей единственной руки оделся. Снаружи не доносилось ни звука. Неужто всё ещё продолжалась ночь? Но такая глубокая? Вот так жить одному, всегда одному, не имея даже возможности знать, какой сейчас час. В лучшем случае, узнавать об этом, выходя в город. С крайними предосторожностями он открыл дверь, ведущую на улицу. Всё было во тьме и, тем не менее, заполнено множеством людей, которые двигались с естественной привычностью обычного дня. Он тоже не был ослеплён, поскольку, как в полутьме, видел, как они перемещаются в разных направлениях. Надеюсь, что Беатрис мне написала, чтобы всё обошлось.

Чтобы не выходить на тротуар, не искать его и не быть вынужденным сталкиваться с пешеходами, он продвигался, прижимаясь к стене. Подойдя к углу, он отступил. Это не оказалось хорошим методом, поскольку часть его плеча, без ощущений, испортилась от столкновения о стену дома.

- Такси! Такси! - закричал он, приблизившись к парапету дорожки. Но они проезжали полные, а то, которое остановилось, ехало в противоположном направлении. Он решил идти, как пьяница, чтобы избежать столкновений с людьми. Ему не хотелось быть разбитым в мгновение ока. Он знал, что все сторонятся пьяниц. К счастью, почта находилась в нескольких кварталах от него, не очень далеко.

Он продолжил своё медленное и зигзагообразное продвижение, и вскоре его спокойствие закончилось. Сначала он думал, что это лишь его воображение, возникающее из-за отчаяния от невозможности быстро оказаться рядом с Беатрис. Но через несколько кварталов, уже около почты, заметив, что в полумраке деревья, здания и люди необычайно быстро становятся выше, он отдал себе отчёт в том, что с каждым шагом он сам становится ниже. "Это стираются мои ноги", - в ужасе подумал он.

Хоть бы оно дошло в целости. Весь вопрос в том, будет ли у него это письмо. Написала ли она мне? Говорят, что корреспонденция запаздывает на восемь - десять дней. Прошёл месяц - и ничего. Он вновь захотел успокоиться, и чтобы больше не изнашивать свои ноги прикосновениями к дороге, - колени уже касались тротуарной плитки, - перешёл на большие прыжки и легонько улыбнулся, без горечи и без печали, предствляя, как его фигура движется во тьме улиц без солнца. Никогда раньше он не ощущал такой нужды в письме какой-нибудь женщины. Никогда он не имел уверенности в том, что кому-то принадлежит. Никогда он не верил в то, что отсутствие всего лишь одной бумаги со словами любви может так его подкосить. Всё началось в тот августовский день, когда он впервые увидел её. Дни и путешествия были наполнены. Одиночество и отчаяние пришли потом, когда она вылетела в направлении своего Мадрида.

"Уже пришёл", - подумал он, и собираясь сделать следующий прыжок, упал на ягодицы, оставив позади свои ноги, которые оторвались, как одолженные ходули. - "Не важно, я уже близко. Её письмо всё это вернёт."

Он дополз, как ребёнок, до дверей почты, и его сердце радостно и усиленно забилось от приближения к почтовому ящику с её письмом, полным счастья. Он был уверен, что как только дотронется до конверта с её письмом, сразу же не только соберутся утраченные части его тела и его несчастного и погруженного в печаль духа, но и день тоже вернёт себе солнце, поскольку разрушится непрерывный абсурд этой ночи. Он вновь ощутил счастье, хотя и лишь на текущее мгновение, до следующего.

Подойдя к почтовому ящику он поднял, со своего уменьшившегося роста, уверенным жестом свою единственную руку и засунул в него пальцы в поисках письма. Его жаждущие ногти царапнули пару раз холодный металл, наполненный пустотой несуществования. Внезапно превратившись под этой атакой в комок мёртвой сухой соли, он обрушился вниз всеми остатками своего тела. В течение нескольких часов он оставался там, как пыль от забытого сора, пока не пришёл ответственный за чистоту, и не отпихнул его ударами ног к письмам, разорванным руками, не заинтересованными в том, чтобы их хранить.

Ренэ Поппэ (1943). Писатель. Опубликованные книги: рассказы "Дядин уголок" (1979); новеллы "После улиц", "Цвет цвета", "La khola" (1995), "Путешествие" (1993), "Ах, моя печаль!" (1995) и антология рассказов "Боливийские шахтёрские рассказы" (1983).

Источник: boliviaweb.com

esp->rus: shogi.ru, Д.К., октябрь 2007.