Это не Аусверто Гарсиа забил победный гол. Это, как теперь знают люди, был он. Он, который теперь стоит в центре поля, видя подлёт мяча, как бы спускающегося с неба, побежал, принял его на грудь, опустил к ногам и посмотрел вперёд: два огромных защитника вышли, чтобы пасти его; он обошёл их по кругу и вырвался, как стрела, к борту поля. Внезапно, изогнувшись в поясе, он изменил направление и понёсся к воротам. Вратарь уже кинулся со всех ног. Он предугадал этот манёвр. Запустил мяч вверх. Сделал необычайный прыжок и забил гол яростным ударом головы. Го-о-о-о-ол! И Вильстерман победил в чемпионате. Спасибо ему, незнакомцу.

Газета объявила, что в этот день начинается третий этап Большой национальной премии за автоспорт. Судья опускает флажок, давая сигнал старта, и он, ныне находящийся в Санта-Крусе, давит до упора на педаль газа и с первого же рывка пьянеет от дороги. Проходит Ангостуру, и видит вырастающую, прикрытую горой, очковую змею Цветного склона. Прибывает в Самайпата меж двух рядов публики, которая приветствует его, поскольку радио уже сообщило им, что гонку возглавляет он, незнакомец, отважнее Бендека и безрассуднее, чем Пайта из Тарихи. Подошвы ног, превратившиеся в крылья, давят на педали, а рёв мотора, вплетающийся в его дыхание, - это шёпот. Вылетел. Пересёкся с Комарапа, нагруженным красными цветами, который приветствовал его на ходу; в Сибири - призрачные мечты в истрёпанных облаках; в Монтепунко - снег и синие склоны. Внизу уже показалась, в неторопливом пепле горизонта, долина Кочабамбы, и он надавил на газ. Не остановился на финише, когда флажок упал второй раз, отмечая его триумф. Он медленно двинулся в сторону площади Сан-Севастьян, на которой уже собралась огромная толпа, чтобы приветствовать его приезд на том самом месте, где в то утро солнце, прерванное грузовиком, остановившимся рядом с тротуаром, проектировало треугольник теней на красные и синие квадраты дорожного полотна и на скамью, на которой он читал газету.

- Консервный Нож! Консервный Нож!, - появились дети, - вон там Консервный Нож! - и они начали кидаться в него персиками. - Консервный Нож! Консервный Нож!

Консервный Нож встал и поднял свою трость.

- Прочь, гады! Чёрт подери! По одному! Бандиты! Не убегайте, трусы!

Но дети уже убегали, завидев карабинера.

- Да, мой сержант. И так каждый день. Они нападают на меня, а затем убегают. Ну, мой сержант, всё в порядке, буду искать другую площадь. Этим утром я буду искать другое место, чтобы почитать мою газету.

Теперь Консервный Нож отправился в центр города. Он шёл по улице Сан-Мартин, на которой был Фиеро Мотас, сидящий у двери своего пекарни, следящий, как и всегда, за своими корзинами с хлебом.

- Куда же ты идёшь в такой спешке? - Я иду на почту.

- Ах! ... На почту? А зачем ты идёшь на почту? - Чтобы забрать письмо от моего брата.

- Твоего брата? Того самого, который живёт в Париже? - Да, именно его.

- А что твой брат делал в Париже?

- У него там была вышка... вышка... Вышка Верности. Сверху, с неё, виден весь Париж. Чтобы подняться на неё, надо оплатить билет.

- А почему же твой брат не привёз тебя в Париж?

- Он меня привёз; только не в Париж, а в Панаму. - А что же твой брат собирался делать в Панаме?

- Думал продаться Каналу. Это выгоднее, чем Вышка Верности. Суда платят пошлину за проход по нему.

Хотя Фиеро Мотас в это и не поверил, его брат, сразу по прибытии в Панаму, отправил ему сообщение, что собирается работать с ним, как со своим доверенным лоцманом. И Консервный Нож возобновил свой путь на Пласа де Армас - проводить суда, и под насмешками Фиеро Мотаса, который остался привязанным к своим корзинам с хлебом из глупости, поскольку если бы он поверил, то и его могли бы взять помощником. У входа на площадь крупная вывеска развевалась из стороны в сторону по улице Боливара, ввинчиваясь в ветер:

"Премия в тысячу песо за лучший маскарадный костюм".

И Консервный Нож остался на улице, опираясь на свою трость и созерцая объявление говорящее, как и во все годы, о традиционном бале-маскараде в Общественном клубе.

Карнавал! После своей неподвижной тишины, в одиночестве своей квартиры, Консервный Нож созерцает на стене, на обложке старого экземпляра "Эль Графико", лицо Агустина Угарте, когда он играл в Сан-Лоренсо де Альмагро. На фотографии Угарте запустил мяч под углом в ворота, а вратарь Рома дель Бока младший безуспешно прыгает. Мяч врывается в сетку. Публика вскочила на ноги, чтобы устроить овацию в честь выдающейся победы. И Консервный Нож решился. Он снял фотографию, извлёк из-за пазухи купюру в десять песо. До его ушей донёсся лёгкий гул сопровождающих. И он вышел на улицу.

Дамы и господа, я имею честь представить Вам в этой зале великого Консервного Ножа, Короля Каракоты! И Консервный Нож вступает в зал. Салютует публике левой рукой. Правой опирается на трость. Публика принимает его восхищёнными аплодисментами. "Да, похож!" - восклицает какая-то женщина. - "Похож!"

И это он начал своё шествие меж столов, делая второй шаг и срывая оглушительные аплодисменты. Так! Так! Теперь эта трость. Точно! Это он. И аплодисменты, которые были слышны, и радость, сопровождавшая его продвижение - были для него. Лишь для него. Он повторил пируэт. Отважился увеличить шаг. Остановился. Принял крики толпы и снова пустился в путь. Маска прилипала к его лицу растущей влажностью пота и слёз.

Слёз, душивших его каждый раз, когда он останавливался, и оглушительных хлопков ладоней, воодушевлявших его на новый шаг. На шаг, который был его личным, его и ничьим другим, шаг, который возвращал его, в результате, в его личное пространство. И объявили его победу; его, и ничью иную.

Все его страдания остались позади. Позади день, в который его мать выкинули из грузовика под стену. И день, в который он родился увечным и вскормился в грязи, видя, как растут желтоватые светила, кружащие по вечно серому небу, и луны, за которыми он не мог гоняться по дворам, поскольку лежал, беззащитный и парализованный, в комнате, созерцая уход и приход своей матери, пока не настал день, в который он приподнялся над тростью, сделал шаг и упал обратно.

Позади тёмные часы школы и учитель, никогда не звавший его по имени, и день, в который он решился одержать победу. День, в который он встретился на ринге с двумя боксёрами одновременно и победил их.

Теперь это он, лишь он; с ногой, твёрдо стоящей на полу, и твёрдой правой рукой на рукоятке трости. Это он, он, он, Консервный Нож. Консервный Ножичек, как звали его базарные чолас*. Консервный Нож, которого никто не знал. Великий Консервный Нож, которого теперь знают все. Он веселился и плакал. Маска всё больше и больше выделялась на его лице. Его триумф увенчала огромная овация, когда конферансье, чтобы завершить раунд, простёр руку, чтобы поздравить его, и он, не расставаясь с тростью, сделал глубокий поклон, и оставил его с протянутой рукой.

И это он, лишь он, начав, шаг за шагом, спускаться по сияющим лестницам Общественного клуба, сделал неверный шаг и мягко покатился по мрамору, и пока стихал гул публики в зале и на площади Сан-Севастьян, толпа уже сомкнулась, чтобы поднять его на плечи.

Но прежде был день, в который он начал ходить, сначала опираясь на правую ногу, железно укреплённую тростью, а затем подтаскивая, как не имеющую веса, левую ногу. И день, в который кто-то, в неизвестном вестибюле, нарёк его "Консервный Нож", потому что походка его выглядела так, будто он безостановочно вспахивал землю.

*чолас - метиски (от кеч. чулу - прим. перев.)

Хорхэ Суарес (1932). Писатель, поэт и журналист. Первой его опубликованной книгой была "Сегодня фрикасэ" (1953) - поэма, написанная совместно с Феликсом Роспиглиозисом. Вторая книга стихотворений: "Симфония времени", "Элегия новорожденному" (1964), "Сонеты с бесконечностью" (1976), "Ода отцу Юнга" (1976). Писательская траектория привела его в литературные мастерские молодых писателей Санта Круса. Результат этого опыта - книга "Цех современного рассказа" (1986). Помимо этого, опубликованы "Другой петух" и "Рапсодия четвёртого мира" (1985).